Воскресенье, 05.05.2024, 13:07
Приветствую Вас Гость | RSS

Поиск

Статистика


Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Календарь

«  Май 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
  12345
6789101112
13141516171819
20212223242526
2728293031
 
 

23.11.85

     Я очень, очень рад, что вы не остались равнодушны в бесконфетному и беспеченному прозябанию тёти Нины в Уч Арале и ответили на мои призывы аж тридцатирублёвой посылкой. А на оставшиеся 10 рублей она просит купить пять шоколадок "Вдохновение”. Ей они очень нравятся. За варежки ещё раз спасибо. Любуюсь на них и вижу, что они ни в какое сравнение не идут с теми, что выдают нам. Они на войлочной подкладке, и указательный палец отдельно для того, чтобы стрелять. Для нас это глупость. Повесили бы их в оружейной комнате и выдавали вместе с оружием, когда без стрельбы не обойтись. А так "отставной” указательный палец, против привычного большого, мерзнет не пример сильнее, и его приходится протискивать к собратьям в большое отделение. В общем, в дурдом превращается всё, чего касается армия. Замполит рассказывает о светлом будущем, ради которого мы стоим на страже серого настоящего с тёмным прошлым, и ни капли не верит ни единому своему слову, только тем и развевая свою скуку, что окусываясь на какого-нибудь ослушника, типа меня. Но мне его увещевания и урезонивания нервы не затрагивают, ибо богатые традиции сугубо личного значения, выработанные за период службы, и вовсе позволяют находить нужное состояние сообразно обстановке. А ситуаций немного, как-то: Разнос; Отдание бессмысленных приказов; Шутки начальственные (в подавляющем большинстве оскорбительные) и прочие издевательства, коими не только дённо, но и нощно терроризирует нас начальство. И, в основном, лучшим противоядием является равнодушие, подлинное, напускное ли – неважно. Важно, что через эту стенку ни одна зараза не пробьётся. Ругают тебя, не обращай внимания, хвалят – тем более не вникай, так как после похвалы иные могут наложить на тебя свою тяжёлую, могучую длань и нагрузить ещё более тяжёлой работой. Начальники ловят кайф,  когда солдат "пашет”, а ему идут похвалы. И, напротив, у него начинается разлитие желчи при виде солдат, присевших ненадолго перекурить. А солдаты живут своей занудной жизнью, в постоянном и далеко не бесплодном ожидании очередных каверз, зато заранее ко всему готовые. Но, в основном, это, конечно, ожидание приказа об увольнении, а именно, с 27 марта по 30 июня и с 27 сентября по 31 декабря. К отъезду начинают готовиться уже за год. Некоторые делают из парадной формы такую "конфетку”, вложив в это произведение искусства всё своё безмерное безвкусие, что смотреть на него можно лишь, разинув рот и лишившись от изумления дара  речи. Чего только не навыдумывают, значков понавешают, словно домой возвращается Герой Советского Союза, рукава обшивают синим бархатом. Особенно превосходят всех узбеки с их восточными понятиями о красоте, парадки которых очень похожи на персидские ковры. А так каждый сходит с ума по-своему, лишь бы не ударить в грязь лицом перед родными и друзьями. Один придурок раздобыл даже где-то генеральские лампасы, сбегал куда-то, пристрочил там, на машинке их насквозь к штанинам и, сияющий, прибежал в роту похваляться. Вот он матерился, когда мы попросили его надеть брюки. Он настолько туп, что долго не мог понять, почему ни та, ни другая нога нипочём не желают влезать в штанины. Даже упал, бедный. Что ж, посмотрите, каким приеду я. Постараюсь поскромнее и побыстрее. Я узнал, что по воинскому требованию отсюда до Москвы оплачивается всего 78 рублей. Так что, сто рублей – самый лучший вариант. Только задача потом их отрабатывать. Иногда, как подумаешь о гражданке, как там нужно самому всё решать и делать, и армию не хочется оставлять, где все начальники только за то и получают зарплату, чтобы за тебя думать, где пища и кров не вызывают затруднений (пища иногда из-за качества), где живёшь и знаешь, что тебя ждут, и надеешься и тоже ждёшь своего возвращения домой. Только бы всё было спокойно.

 

26-27.11.85 Ночь.

     Это письмо не ответное, а просто хочется поболтать. Сами понимаете, тут особенно ни с кем и не поговоришь. Все ходят суровые и сурьёзныя, только капитан Примич, бывает, откликается на мои шутки. Да ещё прапорщик Шаманов "шутит”. Но его шутки скорее можно назвать издёвками, нежели объяснить их простым чувством юмора. Взамен него у Шаманова обострено чутьё на дурные стороны человеческой натуры, и даже в тех случаях, когда человек проявляет хорошие качества, он умудряется в его действиях отыскивать плохие мотивы.

                                               

И ничего во всей природе

Благословить он не хотел.

 

     Как будто, писано про Шаманова. Впрочем, о нём уже писано-переписано, стоит ли дальше осквернять бумагу и перо. Ты, мамашка, не ужасайся, пожалуйста, что я по ночам не сплю. В противоположность прошлым, ещё учебковским, временам нынче я вынужден бодрствовать по ночам уже по долгу службы, а не по чьей-то прихоти. А всё потому, что я есть самый главный и единственный водомаслогрейщик нашей части, поднимающий её боеготовность на 20%, чем я очень гордый и счастливый, прямо даже не в меру. С капитаном Примичем я договорился, что буду спать днём, что я и делаю, и настолько доблестно, что, говорят, когда комбат услышал мой богатырский храп на всю казарму, он, в свойственной ему шутливой манере, произнёс.

     - Если бы он так ещё и работал, как спит.

     Но я, как всегда "тайный ударник”, свой труд не афиширую и не выставляю напоказ, так как мне приятнее с начальством быть "на ножах”. Хотя, невзирая на все мои усилия, мои с ним отношения в последнее время наладились. Сдаётся мне, что немаловажную роль сыграла в этом моя весёлая натура с манерой подшучивать и подтрунивать над всем и вся. А поводов в этой местности и в этой обстановке более, чем достаточно. Немаловажно и то, что я отслужил уже полтора года, что заставляет начальство смотреть на меня как на полугражданского человека. Согласитесь, кому же неприятно, если на него смотрят, как на человека. Но, "минуй нас пуще всех печалей и барский гнев и барская любовь”. Перед ребятами, ей Богу, неудобно разговаривать с Примичем в дружеском тоне. Тут же царит негласный закон презрения подчинённых по отношению к начальству, и малейшее отступление от него воспринимается   как предательство корпоративных интересов.

     Теперь я подумал, как сказывается "совиное” предопределение на всей моей жизни.   Наверно, больше половины времени, что выделено человеку на сон, я провёл в дневное      время. Зато, с наступлением ночи тянет колобродить, что-то делать, всё равно, что, лишь бы не спать. Ещё одна мысль постоянно меня утешает, что я не в подчинении нашего ротного, а у начальника ТЭЧи, куда я был переведён ещё, будучи на огороде. Да, и замполит мне особых симпатий не внушает. Так, например, этот "коммунист” хренов подходит к повару Васе и просит, чтобы тот просто-запросто дал ему языков. Да, языки эти никто не ест, так как качество приготовления, после которого они становятся чёрными и абсолютно несъедобными,  исключает всякие вкусовые и утробные позывы. Да, они вызывают лишь желание убрать поскорее их с глаз долой, чтобы они своим видом не отравляли впечатление от остальной пищи. Но чем руководствуется наш доблестный замполит, когда впрямую ворует у солдат мясо, пусть даже в виде языков? Ротный – того хлеще, свистнул селектор из штаба, да ещё так, что все видели. Тем не менее, ему удалось его даже увезти. И после всего этого набирается наглости, чтобы проповедовать мне о порядочности и честности, когда я потерял пилотку. Идиот! Меня уже пытались обвинять здесь в воровстве, но моя кристальная честность в этом вопросе позволила мне выйти, как гусю из воды, сухим и чистым изо всей грязи подозрений и обвинений. Зато теперь моя честность вызывает гораздо меньше сомнений у начальства, чем моя трезвость, хоть я и не пью.

 

27.11.85

     А вот и ответ на письмо. Я просто завидую мамашкиной способности ни на что изводить два листа. Мне постоянно приходится сидеть, думать, о чём и как написать, а тут человек, не задумываясь, строчит и строчит, пока листы не кончатся.

     Всё-таки, я с каждым днём убеждаюсь всё больше, что работать водогрейщиком очень выгодно. И это, благодаря нашему свихнувшемуся комбату. То, ещё весной, придумал он под барабанный бой ходить чуть ли не в туалет, затем таскать на любое построение костюмы химзащиты, и там переодеваться "на время”. Теперь вот, лыжи. То есть, весь, не занятый личный состав, проклиная всё на свете, встает по утрам на лыжи и ехать, куда прикажут. Весь этот бред пока ещё в проекте, но я свято верю, что недалёк тот день, когда это мероприятие войдёт в жизнь нашего батальона. Надолго ли? Что же касается меня, то остаётся благодарить судьбу хотя бы только за то, что на мою долю выпали только барабаны. Так как сейчас я от построений и прочей дребедени освобождён, то могу лишь с сочувствием наблюдать моих товарищей, которые уже загодя вытягивают руки вверх, прикидывая, какие им понадобятся лыжи. Варежки у меня уже пропали, однако, особенного огорчения я не испытываю, пока  работа не связана с морозом, а скорее, с горячей водой и с сажей. Посмотрели бы вы на меня, когда я прочищаю трубы от сажи. Значительная её часть, вздымаясь вверх от моих усердных движений, оседает непосредственно на мне, и смотреть на себя в зеркало, пока не умоюсь, не рискую, опасаясь за нервную систему, и без того подорванную в этой грёбанной армии. Забыл уже, когда последний раз надевал ХБ; всё время проходит в технической одежде. Один товарищ, а именно, директор столовой, невзрачный тип туркменского племени, заносчивого нрава и высокого мнения о себе и о своих прапорских погонах, смотрит на меня волком и постоянно делает внушения, мол, нельзя в таком виде в столовую ходить. Мне приходится каждый раз на ходу придумывать разные отговорки: "постирался”, "сохнет”, "не глажено”, "украли”. А иногда и не забочусь о том, чтобы что-то заранее придумывать, полагаясь на свою природную изворотливость. Конечно, судя здраво, бесконечно этот обман продолжаться не может, и в тёмном мозгу туркмена, изуродованном смутным осознанием того, что он учился когда-то на прапорщика, а, следовательно, значительно поумнел, должно наступить просветление. Исходя из этого, сегодня я всё же погладил и подшил ХБ. Зачем наживать уж совсем лишних врагов. Конечно, враг номер один для солдата – это сама столовая. Уже опротивевшая каша под хлёстким названием "дробь №16”, прыгающая по столу даже в варёном виде, вызывает такое отвращение, что издеваются не только над ней, но даже умудряются издеваться ею. Так, например, можно иногда увидеть молодого, несущего в "подарок” аэродромной роте от нашей бачок,  наполненныё, что называется, "с горкой” вышеупомянутой кашей, и под наш громовой хохот ставящего это угощение прямо на стол к "старичкам”. Аэродромщики в долгу не остаются, и дело иногда доходит до свары. Но, как правило, дело заканчивается только  руганью. А в обязанности молодых ещё входит приносить чай или рыбу, чего потребуют "старички”. В результате, измотавшиеся по поручениям, молодые в конце уже приёма пищи едят, не соображая, что отправляют в рот, не чувствуя, по-моему, вкуса, готовые вновь по приказу сорваться и бежать исполнять. Глядя на них, живо вспоминаешь свои "бега” и понимаешь, что, отбегав своё, тянешься к какому-то реваншу. Только вот, к реваншу не с теми, кто тобой помыкал, а с теми, кто вообще к этому не причастен. Вот так и катится дедовщина, как эстафета, от призыва до призыва.

 

28.11.85

     С водогрейкой пришлось распрощаться в результате очередного пожара. Загорелась она в результате роковой ошибки помогавшего мне башкира. Чтобы было понятно, что произошло, нужно немного рассказать о принципах действия водогрейки.

     На втором этаже здания стоит огромная цистерна, внутри которой проходит труба. Тыльный её конец заварен наглухо, если не считать отводной трубы, уходящей в крышу и выводящей продукты сгорания из трубы в цистерне. Во внешний, открытый, конец трубы вставляется трубка с форсункой для распыления керосина. Сам керосин подаётся самотёком из                   200-литровой бочки, стоящей на цистерне. Очень важный момент: освещения после предыдущего пожара так и не сделали, поэтому пользоваться приходилось керосиновой лампой. Так что, в трубе бушует открытый огонь, регулируемый краником в зависимости от степени нагрева трубы. Так вот, я, заметив, что до утра мне керосина не хватит, решил воспользоваться приездом с аэродрома топливозаправщика, он подогнал свою огромную машину к водогрейке, и мы протянули шланг на второй этаж. Я уж не знаю, сколько атмосфер был напор, но шланг одеревенел, а башкир, взобравшись на цистерну, должен был нажать рычаг пистолета и потихоньку заполнить бочку. Я его предупредил, что напор сильный, и регулировать его, особенно в конце заправки, нужно рычагом пистолета, уменьшая постепенно струю. Но случилось непредвиденное. Башкир то ли забыл, то ли ещё по какой причине, но всё время он давил на рычаг с неослабной силой. В итоге керосин, моментально заполнив бочку, выхлестнулся со страшной силой из горловины бочки, заливая всё кругом.

     - Отпускай рычаг, - закричал я башкиру, но он, повинуясь, наверно, инстинкту выдернул пистолет из бочки, и уже полная струя ударила в стены, потолок и, крутясь, долбанула в керосиновую лампу. Моментально мы оказались в центре пылающей печи, и почти тут же я спрыгнул я со второго этажа вниз, а башкира ещё не было. Тогда, с ужасом догадываясь, чем  это может закончиться, я полез по лестнице наверх, обратно. Когда я уже был почти наверху, на меня налетел огненный ком, сбил меня с ног, и мы полетели на первый этаж. Там я, осознав в процессе полёта, что этот огненный ком и есть башкир, сорвал с себя куртку и принялся сбивать с него пламя. Когда подоспела наша вечно пьяная пожарная команда с дырявыми шлангами, всё уже догорало. Я сидел возле жутко обгоревшего башкира, ждал машину из санчасти и того, что за всем этим последует. Ожогов я тогда ещё не чувствовал, а башкир, вернувшийся через три месяца из больницы, неузнаваемый после пластических операций, вспоминая ту злополучную ночь, признавался, что последнее, что отложилось у него в памяти – это мой крик: "Отпускай рычаг!” Меня же обвинили в дедовщине, поскольку башкир был на полгода младше призывом, и в преднамеренном вредительстве с человеческими жертвами, так как мои ожоги не шли ни в какое сравнение с башкирскими. На этом водогрейке пришёл конец, а с ней и моей короткой, но приятной должности. Теперь, как и прежде, ночью буду спать, а днём работать.

     Из-за всех этих перипетий и треволнений не могу дочитать Куприна, а остался-то всего один рассказ. Особенно понравился мне рассказ "Олеся”, и вовсе не потому, что это один из его наиболее известных рассказов, и фильм я по нему видел. Сами сюжет и язык заставляют волноваться, будто бы присутствуешь при этих событиях вместе с героями. У Куприна        какой-то "вкусный” язык, написано со смаком. Я употребил это сравнение из-за невозможности подобрать что-нибудь более подходящее. Последнее время всё чаще начинаю замечать некоторую деградацию свою, связанную с окружением и вынужденным общением с ним на понятном ему языке. Так иногда, в разговоре стал останавливаться, как перед провалом. И действительно, провал, только в памяти. Не могу вспомнить какое-нибудь следующее слово. Пробую выудить его из недр сознания, но оно, как пойманная рыба, вновь выскальзывает и теряется в мутной глубине. В эти минуты меня захлёстывает такая ярость на самого себя, что готов просто разораться. Так иногда, правда, по другим поводам, злишься на самого себя, и эта злоба незаметно переходит на окружающих, а им и невдомёк, чего это я так разозлился и кричу. А потом и самому становится неловко. Вот так, ни с того, ни с сего взял и наорал на человека.

     У нас развелось необыкновенное количество мышей. До большого возраста и роста им, видимо, дорасти не удаётся в связи с суровостью окружающей среды, поэтому все мышки маленькие и необычайно юркие. Носятся они с такой скоростью, что даже и подумать о том, чтобы её поймать, не успеваешь, как её и след простыл. Мы как-то от безделья решили поймать мышку в Ленкомнате. Закончилось это мероприятие тем, что перевернули всю мебель вверх дном, некоторые из членов политбюро попадали со стенда, а что касается самой мышки, то её случайно раздавили, но в суматохе этого никто не заметил. Так что неизвестно, сколько времени мы буянили после того, как причина была устранена. Мы всё хотим найти кошку, но в здешних условиях это совсем непосильная задача. Так что пока приходится видеть мышей, трусящих, обычно по двое, вдоль стены и скрывающихся в какой-нибудь щели, видимо, для продолжения своего, опротивевшего нам рода.

     Теперь просьба. Пришлите, пожалуйста, крем для рук "Зодиак”.

 

02.12.85

     Вот и декабрь наступил, а наши увольняемые, если и ушли, то в очень небольшом количестве. Основная масса бродит по роте со скучающими лицами, переругивается с начальством и ждёт, терпеливо ждёт момента, когда можно будет надеть заранее приготовленную и начёсанную так, что в ней человек больше походит на пушнину в погонах, ”дембельскую” шинель, взять в руки дипломат, а кое - у кого и чемодан, разобняться, расцеловаться, а иногда и прослезиться, и долго смотреть в заднее стекло автомобиля на остающихся тянуть лямку. Ещё запоминаются последние мысли вслух: "Не верится, ей Богу,  что всё это закончилось?”; "Неужели я больше никогда не увижу этой проклятой части?”.

     За фотографию памятника Вл.Высоцкого спасибо. Хоть теперь власть признала его, вернее, вынуждена была признать. Как бы я хотел побывать на Ваганьково, но только не в качестве главного действующего лица.

     Теперь о сигаретах. Я их принёс в роту и картинно рассыпал на столе. Ребята, увидев такую роскошь, поразевали рты, из которых вывалились самокрутные бычки, а потом, давясь и радостно ругаясь, бросились хватать. Кто, сколько успел, не знаю, но за пять секунд на столе не осталось ни одной пачки, и осчастливленные ребята решили по такому случаю дружно закурить. Это "дружно” завершилось таким дымом из туалета, что замполит, войдя в роту, заорал дневальному.

     - Быстро туши, что там горит!

     Конечно, было приятно доставить ребятам удовольствие, но, странное дело, стало немного жаль, что сам не курю и не могу разделить с ними этот щенячий восторг. А так бы выкурил с ними пару сигарет, так же ржа, как конь, над какой-нибудь похабщиной. Ничего, потерпим, не часто приходится вращаться в том обществе, которое тебе нравится. Ещё раз об "Олесе” Куприна. Когда читал, так легко дышалось, как в лесу утром. Пусть не все места там солнечные и радостные, но ведь и в природе не бывает ничего "только”. А прочитал, так до сих пор вспоминаю об этом рассказе. Может быть, фильмы и сильнее воздействуют на людей, но я лучше иногда прочитаю книгу.

     Погода у нас нынче из морозной превратилась в умеренно морозную, а по утрам воробьи, пригреваемые обманчивым солнышком, наплевав на грядущие холода, отваживаются даже весело и вызывающе нагло чирикать. Да и не только воробьи, но других птиц, с бежевой грудкой и необычайной осторожностью и чуткостью, я не знаю, как назвать. Птиц тут вообще много, особенно сорок. Вчера видел, как две сороки сидели на ветке, свесив свои длинные, как фалды, и одна сорока, надеюсь, что  мужчина, чистила пёрышки другой, надеюсь, что женщине. Но, несмотря на такую нежную заботу "женщина” всё огрызалась и всё норовила долбануть ухажёра своим большим, крепким клювом. Можно часто видеть ворону, по-деловому расхаживающую между деревьев. И она недаром так деловита: огромные куски чего-то съестного умудряется отыскивать на земле и, не доверяя случайной столовой, несёт в испытанное, надёжное место, где ей никто не может помешать расправиться с находкой. В противоположность вороне, сорока не ходит, а, якобы, легкомысленно скачет, - одна нога вперёд. Но эта кажущаяся легкомысленность не мешает ей разыскивать пищу с не меньшим успехом, чем вороне. Впрочем, помойки у нас целых три, и они настолько насыщены разной парашей, что привлекают даже чаек с далёкого озера Алаколь. Видно, на озере чаек больше, чем рыбы, и приходится им совершать такие дальние прогулки, чтобы прокормиться. По сравнению с чайками нам гораздо ближе до помойки, но мы, почему-то ходим в столовую, что, практически, одно и то же. Иногда, просто даже представив себе, что  и как может быть приготовлено, я просто ложусь спать, и сплю до наряда. Бывает, как вчера. Только сменился из наряда по парку, как  заступил в наряд на кухню. А картошка, что на наше дежурство получили, была такая ужасная: мелкая, гнилая, грязная, сопровождаемая к тому же такой вонью, что несколько раз, когда меня обдавало смрадной волной, возникало желание "похвалиться харчами”. Чистили мы её до 4-х часов утра, начистили всего четыре бачка, и исходный  материал закончился. Тогда я плюнул и сказал дежурному прапорщику, что придётся на ужин привозить крупу, так как чистить уже нечего. А он казах, а, следовательно, тупой, бубнил только одно: Давай, давай! - направленное на то, чтобы я много не рассуждал, а шёл чистить, только вот, что чистить, я от него так и не добился. По-моему, до него так и не допёрло, что я ему сказал. Зато, после этого дурацкого наряда я отдохнул по-человечески. Лежал и смотрел "Возвращение Святого Луки”, а затем заснул в хорошем настроении, какого и вам желаю.

  

05.12.85

     Как и положено, 5 числа каждого месяца я пишу вам письмо. Вроде, недавно был год службы, а вот уже семь месяцев прошло. Даже и не знаю, как определить течение времени в этой части. Иногда поражаешься, как быстро летит время, а иногда лопнуть готов со злости, как оно   ползёт. Это происходит, как я выяснил, не только со мной, так как товарищи, особенно те, которые отслужили положенное и собираются домой, жалуются, что время так ползёт, как никогда за всю службу. А мне хоть и говорили, что когда ты ещё молодой солдат, время становится незаметным. Тогда ничего не ждёшь, привыкаешь к размеренному ходу и  распорядку жизни. В детстве, когда ещё не утрачена свежесть восприятия окружающего мира, каждый день несёт с собой что-то новое, неизведанное, интересное. Каждый день заметен, выпукл, и детство  недаром остаётся самым ярким воспоминанием на всю жизнь. Чем старше становится человек, тем более опрощается, грубеет его мировосприятие. То, что однажды вызвало в душе оживлённый отклик, отпечаталось в сознании, стало привычным, и,   проведя лет десять в такой вот привычной,  невыразительной обстановке, мы оглядываемся и  удивляемся: неужели столько лет уже прошло.

     А варежки свои я нашёл. В них тепло не только потому, что они тёплые. Тёплые для нашей средней полосы, а здесь, в Азии, такие пронизывающие морозы, что руки всё равно мёрзнут.   Но в тех рукавицах, которые я уже описывал, ещё хуже. Так что я балдею в своих тёплых, домашних, а главное, на зависть всему личному составу автотехнической роты. Вчера совершил героический поступок: отстоял дневальным по парку в одиночку все сутки. Положено два, хотя бы, дневальных, но это никого не колышет. И вот, я бегал по поручениям, отворял и закрывал ворота, ночью полуспал, полумёрз на столе. Вернее, сидел-то на стуле, а, сморившись, рухнул на стол и, просопев с полчаса, встал и начал делать зарядку, согреваясь таким образом. Но закончилось это мучение очень хорошо, мне было разрешено лечь спать ещё до ужина. Но я не мог ложиться на пустой желудок, поэтому пошёл сначала к своему другу Васе-повару. Он уж меня не обидел.

     Недавно спрятал книгу Куприна за стенд на стене казармы, не без основания опасаясь, что наши "книголюбы” наткнутся на неё и приведут к общему знаменателю, как и Тургенева. Но и тут я жестоко просчитался. Книгу нашёл замполит нашей роты и ехидно осведомился, когда я в отчаянии шарил рукой за стендом и ещё не верил в пропажу, что я пытаюсь найти. Узнав, что я ищу книгу, он радостно рассмеялся и проговорил.

     - Очень хорошо. Теперь, считай, что ты её не найдёшь. Платить будешь, дорогуша!

     При этом самодовольно ухмылялся, подлец. Если бы он не сказал, да ещё с такой рожей, последних слов. Я, может быть, и не догадался о его причастности к хищению, но он сам себя продал с потрохами, и мне оставалось только спросить у него книгу. Долго же он меня мурыжил, а после, верный своей гнусной манере издеваться над солдатами, заявил, что если я выдраю сортир, книга будет вновь у меня. Этим он хотел унизить "дедушку русской авиации”. Что ж, сортир был убран, но не мной, конечно. Теперь скорее сдам книгу и больше пока брать ничего не буду. Займусь историей.